Статья: Тема «странничества» в христианской культуре и в творчестве русских писателей

Д. Л. Башкиров, Минск

Тема «пира», «великого вечного блаженства вечери», которую Христос сотворит для верных в Царствии Небесном, Божьем Граде, непосредственно связана с пониманием человека странником и пришельцем в этом мире. И наоборот. Странничество как духовное явление имеет свое пространство, свою «географию» ( исход из Египта, земного мира, в Иерусалим, в Град Божий. Оно, в свою очередь, неотделимо от мотива возведения града «внутреннего человека».

Преп. Тихон Задонский, объясняя название своего труда «Духовное сокровище, от мира собираемое», сравнивает христианина, который «собирает душеполезные мысли и слагает их в клети сердца своего», с «купцом». Мотив «путешествия» (купец) пересекается с темой «внутреннего человека», «духовного зодчества».

Развивая мотив «духовного путешествия» в главах «Путник», «Пришелец или странник», святитель возводит его к мотиву «духовного зодчества» (истинного отечества, Небесного Иерусалима») в главе «Гражданин». Причем духовное странничество предполагает отвержение недвижимого земного зодчества: «Странный человек ничего недвижимого, то есть, ни домов, ни садов, ни иного чего подобного сим не заводит на чужой земле»1. Для странника здесь на земле все «недвижимо». Его стяжание – «движимо», это «добрые дела», организующие «внутреннего человека», которые он собирает «как духовный купец духовный товар». «Недвижимое», окружающее «странника» в этом мире в результате обретает четкие границы и очертания – «тюрьмы», «ссылки», «изгнания»: «истинному христианину в мире сем жить скучно и скорбно; ему в мире семь везде ссылка, тюрьма и место изгнания»2. Непосредственно эти размышления святителя о «небесном отечестве» переходят в главе «Обед или вечеря» в описание пира «званых» на небесах, где «мы увидим Царя небесного лицем к лицу (1 Кор. 13, 12)»3.

Тема «странничества», как она представлена в «Страннике» А. С. Пушкина, тесно связана с тем значением, какое в нее вкладывало Святоотеческое Предание. В русской литературе острота ощущения гармонии жизни свойственна героям, бегущим от мира и приемлющим аскетический идеал почти монашеского бытия. Каким бы ни был мир, какое бы обличие ни принимала система социальных связей и отношений, смысл жизни христианина в нем ( исход из него.

Бегству странника в стихотворении А.С. Пушкина предшествует осознание: «Я осужден на смерть и позван в суд загробный ( И вот о чем крушусь: к суду я не готов...». Данное состояние соответственно изменяет и представления о действительности, то, что за пределами этой новой реальности воспринималось как образ, символ, аллегория, при столкновении с очевидной истиной: «Я осужден на смерть», ( обретает смысл в границах уже своего прямого значения: мир дольний ( «дикая долина», мир горний ( «убежище», «город» ( человек. В двух параллельных планах дольнего и горнего мира проходит тема «врачевания» ( «домашних», которые «отступились, как от безумного, чья речь и дикий плач Докучны и кому суровый нужен врач», и юноши, «читающего книгу», который лечит «словом», но «словом», которое, выступая из пределов мнимой реальности, является в действительности «путем» и «светом»: «Сказал мне юноша, даль указуя перстом. Я оком стал глядеть болезненно-отверстым, Как от бельма врачом избавленный слепец. «Я вижу некий свет», ( сказал я наконец». «Свет» ( путь к «тесным вратам спасенья». Христос в богословии именуется «Светом», «Путем», «Спасением», «Врачом», но для «прозревшего слепца» это уже не «именования», а жизнь после исцеления болезни. Постигая мнимость того, чем он жил раньше, «прозревший слепец» совершает «побег».

Для понимания «Странника» важно указание на его притчевый характер, на его символику, соответствующую этой жанровой форме, и, в конечном итоге, на свойственное христианской письменности «словесное» восприятие реальности. О последнем говорит мотив движения, пути, заключенный в притче и вытекающий из понимания его как движения к сокровенным смыслу и значению слова. Воспринимая чувственный мир как отражение, отсвет непреходящей реальности мира иного, символический реализм одухотворяет его, проникая за оболочку материальных предметов и явлений и открывая их логосы ( смыслы вечного бытия. В этом отношении земная реальность всегда символична. Постижение человеком самого себя через духовное очищение и молитвенное напряжение ( путь богопознания. Прочтение текста, проникновение в его сокровенный смысл происходит по мере духовного очищения человека, что объясняет и природу наиболее популярной жанровой формы, в которой бытовало символическое сознание христианства Средневековья ( притчи. Вся символика христианской письменности в какой-то мере проявляется в понимании притчи как духовного пути. Человек ( путник и странник в этом мире, подлинное значение жизни есть то, что она является Евангельским путем, на котором «чрез исполнение заповедей приобретаем себе обладание небесным», ( пишет Василий Великий, уподобляя людей отправившемуся в плавание купцу из притчи в Евангелии от Матфея (Матф. 13, 45).

Неподлинность окружающей жизни герой А. С. Пушкина осознает как свою «болезнь», ему нужно «врачество» и врач. Взгляд на грех как на болезнь души традиционен. Само состояние человечества после грехопадения ( состояние болезни, в связи с которым приход Спасителя ( приход Врача. Подобную ситуацию можно наблюдать в «Повести о Варлааме и Иоасафе». Царевич, повстречав убогого и старика, узнает, что все в этом мире временно и преходяще, жизнь во дворце Авенира ( обман, иллюзия, разрушенные правдой ( все смертны. Он заболевает: «начал бледнеть и чахнуть». Духовное страдание протекает как физическое, для облегчения которого нужен врач. Этим целителем-врачом становится монах Варлаам, излагающий царевичу основы христианского вероучения, наставляющий его на путь к вечной жизни. Герой Пушкина попадает в похожую ситуацию: этот мир ( «тюрьма», он ( «узник, из тюрьмы замысливший побег», и, в результате, осмысление своего состояния в границах пространства и времени сменяет его духовное определение: «Духовный труженик ( влача свою веригу. Я встретил юношу, читающего книгу». Этот врач называет и средство спасения ( бегство. «Дворец»-«тюрьма» ( «мир», искусственная конструкция, пространство-клетка, снимающее сущностные проблемы бытия и упрощающее их, но ради этого «блага» человек должен отказаться от своей свободы. По сути дела, русская литература в разных формах так или иначе соприкасалась с этой проблемой. Ее отголоски слышны в размышлениях позднего Л.Н. Толстого. Ситуация, отраженная в стихотворении А.С. Пушкина, напоминает «уход» в 1910 году Л. Н. Толстого из Ясной Поляны в Оптину Пустынь, а затем в Астапово, где он, уже умирающий, в бреду, будет восклицать: «Я пойду куда-нибудь, чтобы никто не мешал»; «Удирать, надо удирать».

Одна из самых проникновенных глав романа «Бесы» Ф. М. Достоевского «Последнее странствование Степана Трофимовича»4 – бегство героя, ведущее его, как бы вначале курьезно не выглядело это начинание, к последнему, подлинному, действительному на фоне всех «мечтаний», среди которых прошла его жизнь, свершению, завершающемуся необыкновенно глубоким по своему смыслу и значению прозрением, непосредственно связана с темой странствия. Всем фактам этого «бегства» имеется тривиальное объяснение: «почему он именно бежал, то есть бежал ногами, в буквальном смысле, а не просто уехал на лошадях?» Все «объяснения», сопряженные с финалом – прозрение и смерть героя – предполагают именно то понимание человеческой жизни, которое связано с темой «бегства», «странствия» в христианской культуре и которое движет героем в последние дни его жизни. «Объяснений» два: первое, «Варвара Петровна могла проведать и задержать его силой», второе, «чтобы взять подорожную, надо было по крайней мере знать, куда едешь».

В первом случае речь идет о всей системе привычных связей и отношений, в границах которых прошла почти вся жизнь Степана Трофимовича. И в данном аспекте он «бежит» именно от них, он «спасается». Поразительно, как перекликается этот романный эпизод с действительным бегством из Ясной Поляны, бегством, по сути, в неизвестность Л. Н. Толстого и именно потому, что и в том и другом случае речь идет о духовном спасении, о последней попытке человеческого существа порвать с «миром», пленившим душу, связавшим ее устремление к Богу. Во втором объяснении уже непосредственно дается сравнение человеческой жизни с дорогой: «Большая дорога – это и есть нечто длинное-длинное, чему не видно конца, – точно жизнь человеческая, точно мечта человеческая. В большой дороге заключается идея; а в подорожной какая идея? В подорожной конец идеи…»

С болезненным жаром к Степану Трофимовичу приходит понимание евангельской истины, он характеризует себя, свою жизнь и подобных себе как болезнь и больных: «безумные и взбесившиеся». Физическая болезнь протекает на фоне духовного исцеления и рождения веры: «Но больной исцелится и "сядет у ног Иисусовых"…» После причащения и проповеди любви Степан Трофимович пророчески предчувствует свою смерть и мыслит о ней как о соединении с Богом. Он удивляет Варвару Петровну тем, что «нисколько не испугался смерти», хотя повествователь и оговаривает возможность того, что он «просто
Notice: Undefined variable: print in /home/area7ru/literature.area7.ru/docs/index.php on line 599

Notice: Undefined offset: 1 in /home/area7ru/area7.ru/docs/linkmanager/links.php on line 21