Статья: Образ советского обывателя в песенной поэзии Александра Галича

Ничипоров И. Б.

В песнях В.Высоцкого и Б.Окуджавы, Ю.Визбора и А.Городницкого, А.Галича и А.Дольского, Ю.Кима и Е.Клячкина разными художественными путями выразились ментальный склад современника, кардинальные исторические сдвиги и катаклизмы срединных десятилетий века и современности.

В бардовском многоголосии наследие Александра Галича (Александр Аркадьевич Гинзбург, 1918 – 1977) заняло совершенно особое место. Начинавший свой творческий путь во второй половине 1930-х гг. как вполне благополучный советский драматург и поэт, прошедший через участие в студиях К.Станиславского и А.Арбузова, с переломных 1960-х гг. он постепенно становится создателем песенно-поэтического эпоса – по словам В.Шаламова – "энциклопедии нашей жизни", в которой философская глубина соединилась с освещением "изнаночных", зачастую болезненных сторон русской истории и современности, порабощенного тоталитарными догмами индивидуального и общественного сознания. Его поздняя поэзия, включая и творчество эмигрантского периода, при всей художественной самобытности, наряду со многими произведениями В.Высоцкого, Ю.Кима и др. стала органичной составляющей трагедийно-сатирического направления в авторской песне, которое в полноте выразило вольный, неподцензурный дух бардовского искусства.

Характерная для синтетической бардовской поэзии тенденция к созданию разноплановой персонажной сферы применительно к творчеству Галича оказалась ключевой. В его многогеройном и многоголосом песенном мире выведена панорама характеров и типов – пестрых по своему социально-психологическому складу. В "ролевой" поэзии Галича именно этим в той или иной степени дистанцированным от авторского "я" персонажам передается право вести повествование; нередко в коллизиях их частных судеб, запечатленных в сказовом слове героев, отражаются грандиозные контроверзы национального бытия – будь то "старый конармеец" ("Рассказ старого конармейца"), представитель бюрократической номенклатуры ("Истории из жизни Клима Петровича Коломийцева…") или даже сам вождь ("Поэма о Сталине")…

В многоуровневой персонажной характерологии песен Галича в качестве одного из центральных выступает образ советского обывателя, от лица которого в ряде песен выстроено повествование. Данное социально-психологическое явление в произведениях Галича гетерогенно: чаще всего это представители простонародной среды, как, например, бывшие заключенные, советские рабочие, служащие и т. д.; но вместе с тем носителями обывательского сознания могут выступать и герои, имеющие немалый социальный статус, – как директор антикварного магазина ("Баллада о том, как едва не сошел с ума директор антикварного магазина…") или "депутат горсовета" Клим Петрович Коломийцев. Художественная сверхзадача поэта-певца при изображении социальных характеров обозначенного ряда заключалась в исследовании глубин народного сознания; того, как – подчас в мифологизированном виде – восприняты этим сознанием официальные идеологические схемы и реалии повседневного бытия. В обывательской психологии и порожденной ею "вторичной" мифологии о советской жизни Галичу важно отыскать как признаки духовного увечья, несвободы, так и парадоксальное, часто инстинктивное противопоставление душевной искренности, выхолощенных из социальной действительности ценностей общечеловеческого порядка – клишированному тоталитарному дискурсу.

Одно из первых произведений, где Галичем создается пока еще во многом собирательный образ обывателя, – песня "Атлант, или баллада про майора Чистова" (1966).

В бытовом, внешне незатейливом повествовании рассказчика проступает фантасмагорическая реальность тоталитарной действительности. Фантастический сон героя ("Мне приснилось, что я – атлант, // На плечах моих – шар земной!") и особенно чудесное "прозрение" содержания этого сна "майором Чистовым, // Что заведует буквой "Ге"" раскрывают бытие рядового обывателя в условиях несвободы. Образ рассказчика здесь двупланов, ибо в его сне о себе как "атланте", с одной стороны, проявилась зависимость от советской человекобожеской утопии, но с другой – способность души к полету в спонтанном порыве творческого вдохновения. Подобная несводимость героя к однозначной роли передана в его сказовой, эмоционально двунаправленной речи, где сквозь готовность к самоподавлению ради существования в Системе ("И часам к десяти ноль-ноль // Я и вовсе тот сон забыл") диссонирующей нотой прорывается ироническое восприятие этой Системы, неосознанное для себя самого недоверие к ней:

И открыл он мое досье,

И на чистом листе, педант,

Написал он, что мне во сне

Нынче снилось, что я – атлант[1]

В песнях Галича образ обывателя прорисовывался и в ракурсе "коллективного" повествования – как, например, в "Балладе про маляров, истопника и теорию относительности" (1962), где уже в игровом заглавии, тип которого был весьма распространен у Галича и в бардовской поэзии вообще, намечен иронический модус авторской мысли.

Основным предметом изображения становится здесь мышление рядового советского обывателя – "маляра", ведущего рассказ как от собственного лица, так и от имени "напарника", что придает повествованию расширительное звучание. Через анекдотическое происшествие в виде сообщения истопником "ужасной истории" о том, как "наши физики проспорили // Ихным физикам пари", в запечатленной пластике просторечного произношения героев ("чуйствуем", "чтой-то", "ихным", "полуклиника") в полноте раскрылись ментальные черты "homo sovieticus". Сознание героев, утратившее в результате катастрофических изломов национальной истории духовную укорененность, оказывается деформированным под воздействием шор официальной пропаганды, в результате чего оно приобретает утопическую, мифогенную природу. Официозные, лжемессианские лозунги об априорном превосходстве советского над западно-капиталистическим, попадая на почву обывательского мироощущения, порождают множество фобий в отношении к окружающему миру. Планетарный размах "судьбоносных" экспериментов полностью вытесняет из поля зрения персонажей масштаб повседневной действительности, накладываясь на традиционные слабости национального характера:

Все теперь на шарике вкось и вскочь,

Шиворот-навыворот, набекрень:

И что мы с вами думаем день – ночь,

И что мы с вами думаем ночь – день…

И что ж тут за работа, если ночью день,

А потом обратно не день, а ночь!

В изображении Галича характерным для обывателя становится онтологическое неразличение сущностного и поверхностного, частое придание "колебаниям" линии партийной пропаганды глобального, едва ли не бытийного значения. С этим сопряжен рождающий комический, а зачастую и гротесковый эффект "зазор" между объективной значимостью обстоятельств жизни персонажа и трактовкой им этих обстоятельств. Как в рассказах М.Зощенко 1920-х гг., "мелочи" повседневности, увиденные в "гулливеровской" оптике, способны здесь подчинить себе бытие. В песнях Галича фантастические сюжетные повороты, как в случае с чудесным воскресением Егора Мальцева ("Баллада о сознательности", 1967), "посмевшего" умереть вопреки партийным лозунгам, гротескно заостряют изображение утопической реальности и обывательского существования в ней:

Центральная газета

Оповестила свет,

Что больше диабета

В стране советской нет!

Пойми, что с этим, кореш,

Нельзя озорничать!

Пойми, что ты позоришь

Родимую печать!

"Баллада о том, как едва не сошел с ума директор антикварного магазина…" (1968) по своим жанровым параметрам напоминает трагикомедию, тональность которой обусловлена как раз несовпадением настроя рассказчика – крупного советского дельца, повествующего о себе на приеме у психиатра, и объективного эффекта от всего рассказанного. В социально-психологическом плане в песне точно прописана речь советского функционера, с характерными эвфемистическими оборотами и вновь образованными фразеологизмами: "Намолола мне дачку в Кратово, // Намолола мне "Волгу"-матушку!". В "новеллистичном" повороте остро "драматургичного" сюжетного действия песни, связанного с визитом в антикварный магазин "старушенции", принесшей "на комиссию" "пластиночки с речью Сталина", происходит открытие "изнаночных" сторон непрочного обывательского существования персонажа. Рассказ героя об этом событии неожиданно приобретает повышенно эмоциональный, искренний, почти исповедальный характер:

Вот и вникните в данный факт, друзья

(На добре ж сижу, не на ветоши!):

Мне и взять нельзя и не взять нельзя –

То ли гений он, а то ли нет еще?!

В индивидуальном обывательском умонастроении утрированно преломились исторические вехи, связанные с наступлением брежневских "заморозков", знаменовавших сворачивание "оттепельного" вектора на десталинизацию общественного сознания. Через единичный эпизод, в психологически достоверных деталях поведения и речи рассказчика ("Я матком в душе, а сам с улыбочкой"), в сплетении окостеневших канцеляризмов с живым разговорным языком явлена поврежденность массового сознания, зацикленного на лживой, неустойчивой идеологии ("И гвоздит мне мозг многократное: // То ли гений он, а то ли нет еще?!") и по мере внутреннего, еще неявного саморазрушения Системы болезненно переживающего идеологические бреши: "Указание б чье-то ценное – // Да ведь нет его, указания!". Мишенью авторской сатиры становятся тупики политизированного мышления, а предметом художественного исследования выступает многосложное, таящее в себе глубинную конфликтность воздействие господствующей идеологии на реалии повседневного существования персонажей: "Они спорят там, они ссорятся! // Ну а я – решай, а мне – бессонница!".

Художественное осмысление внутреннего мира советского обывателя и свойств определяющей его психологию социальной действительности часто имеет в песенной поэзии Галича новеллистичную основу, предполагающую "сценичное" изображение коллизий повседневности, ее конфликтных узлов, раскрываемых поэтом в синтезе реалистически-конкретных и условно-фантастических форм.

В этой связи выделяются три уровня существования обывателя в галичевских песнях: семейно-бытовой, общественный, уровень истории.

Семейно-бытовая сфера обывательской жизни выведена в таких произведениях, как "Красный треугольник…" (1964), "История, проливающая свет…" (1969), "Жуткая история, которую я услышал в привокзальном шалмане" (1969) и др.

Песня "Красный треугольник, или товарищ Парамонова", написанная, по выражению автора, "от лица идиота", уже в заглавном цветовом эпитете содержит пародию на атрибуты официоза. Предметом изображения выступает здесь сфера личной жизни героя, его семейная
Notice: Undefined variable: print in /home/area7ru/literature.area7.ru/docs/index.php on line 599

Notice: Undefined offset: 1 in /home/area7ru/area7.ru/docs/linkmanager/links.php on line 21