Реферат: Анализ стихотворения Ф. Тютчева «От жизни той, что бушевала здесь...»

Сухих И.Н.

1 От жизни той, что бушевала здесь,

2 От крови той, что здесь рекой лилась,

С. 188

3 Что уцелело, что дошло до нас?

4 Два-три кургана, видимых поднесь...

5 Да два-три дуба выросли на них,

6 Раскинувшись и широко и смело.

7 Красуются, шумят, – и нет им дела,

8 Чей прах, чью память роют корни их.

9 Природа знать не знает о былом,

10 Ей чужды наши призрачные годы,

11 И перед ней мы смутно сознаем

12 Себя самих – лишь грезою природы.

13 Поочередно всех своих детей,

14 Свершающих свой подвиг бесполезный,

15 Она равно приветствует своей

16 Всепоглощающей и миротворной бездной [1].

1871

В собраниях тютчевской лирики произведение, о котором пойдет речь, обычно стоит на одном из последних мест. И это – не простая хронологическая формальность. Особая роль стихотворения в контексте творчества Тютчева отмечена неоднократно. К. В. Пигарев, крупнейший знаток творчества поэта, считает его «едва ли не центральным в ряду его (Тютчева.– И. С.) раздумий о месте человека в природе» [2]. В недавно вышедшей монографии о поэте сказано еще определеннее: «Тютчев не написал своего „Памятника", но создал в 1871 году программное стихотворение „От жизни той, что бушевала здесь..."» [3]. Стихотворение-итог, стихотворение-завещание... Разговор о нем позволяет увидеть некоторые существенные черты художественного мира Тютчева.

В лирике Тютчева обычно выделяют несколько тематических пластов: любовная, интимная лирика; лирика природы, пейзажная; медитативная, философская лирика; наконец, политические стихотворения и стихи «на случай». Такая тематическая, а не жанровая классификация не случайна. Еще Ю. Н. Тынянов отметил, что для Тютчева, в отличие от поэтов XVIII века и пушкинской эпохи, не характерно четкое разграничение жанров. Жанрообразующую роль у него приобретает фрагмент, «жанр почти внелитературного отрывка» [4]. Тем большее значение в этом случае имеет контекст творчества, углубляющий и поясняющий отдельные стихотворения: «Жанровая новизна фрагмента могла с полной силой сказаться лишь при циклизации в сборнике» [5]. Рассмотрение же всего творчества поэта как целостного текста показывает, что тематическое разделение тютчевской лирики в значительной степени условно: за разными тематическими пластами обнаруживается единый принцип видения мира – философский. «У него,– писал еще первый биограф Тютчева И. Аксаков, – не то что мыслящая поэзия – а поэтическая мысль; не чувство рассуждающее, мыслящее – а мысль чувствующая и живая. От этого внешняя художественная форма не является у него надетой на мысль, как перчатка на руку, а срослась с нею, как покров кожи с телом, сотворена вместе и одновременно, одним процессом: это сама плоть мысли» [6]. «У Тютчева,– подхватывает современный исследователь,– философией были пропитаны все клетки существа. Это не материал для стихов, а самая атмосфера, которая окружает образные миры» [7].

Каков же он, тютчевский «мирообраз» (термин Я. О. Зунделовича), в какой «картине Вселенной» воплощается тютчевская философская мысль? Для нее характерна предельная обобщенность, грандиозность (которую обычно связывают с традицией XVIII века, с Державиным и Ломоносовым) и антиномичность, постоянное диалектическое сопоставление противоположных начал. Я. О. Зунделович считал основополагающей оппозицией тютчевской Вселенной контраст дня и ночи и строил мирообраз его лирики как борьбу «дневного» и «ночного» начал [8]. Другие (Л. Озеров, В. Н. Касаткина) как исходную выдвигают антиномию «хаос – космос». Так или иначе в лирике Тютчева очевиден тот ряд противопоставлений, которые намечает В. Н. Касаткина: «В мировом бытии Тютчев выделил два начала: космос (мать-земля) и хаос. Космос получил определения: светлый, гармоничный, молодой, радостный, телесный, одушевленный, день, жизнь. Хаос стоит в ряду определений: мрак, дисгармония, страх, бестелесность, бессознательность, сон, сновидения, ночь, смерть, бездна» [9]. Конкретизацией этих оппозиций могут быть выделенные и описанные Б. Я. Бухштабом контрасты холода и тепла, севера и юга, лета и зимы, шума и безмолвия и др. [10] И в эту грандиозную Вселенную, несущую противоположности в каждом своем атоме, брошен человек, «мыслящий тростник», одинокий странник с ощущением хаоса и бездны не только вовне, в мире, но и в собственной душе, и с обязательной нравственной необходимостью осмыслить свое место в мироздании.

Тютчевский человек (а это, как правило, человек вообще, «Я», лишенное конкретных бытовых и психологических черт и в этом смысле вполне соизмеримое с миром) может чувствовать свою гармонию с природой. Знаменитые тютчевские «весенние» и «летние» стихи схватывают как раз мгновения гармонии:

Так, в жизни есть мгновения –

Их трудно передать,

Они самозабвения

Земного благодать.

Шумят верхи древесные

Высоко надо мной,

И птицы лишь небесные

Беседуют со мной.

<...>

И любо мне, и сладко мне,

И мир в моей груди,

Дремотою обвеян я –

О время, погоди! (203)

Таков светлый полюс тютчевского бытия. Но он – лишь мгновение. Гораздо чаще при осмыслении мира человек испытывает совсем другие чувства:

А я здесь в поте и в пыли,

Я, царь земли, прирос к земли! (107)

О, бурь заснувших не буди –

Под ними хаос шевелится!.. (109)

О нашей мысли обольщенье,

Ты, человеческое Я... (175)

Трагическое одиночество в мироздании, трагическая невозможность конечного познания мира, трагедия любви, трагедия смерти, небытия с разных сторон окружают человека. И тщетно ищет он точку опоры в мире тревожащих, скользящих противоположностей:

И, как виденье, внешний мир ушел...

И человек, как сирота бездомный,

Стоит теперь и немощен и гол,

Лицом к лицу пред пропастию темной.

На самого себя покинут он –

Упразднен ум, и мысль осиротела –

В душе своей, как в бездне, погружен,

И нет извне опоры, ни предела... (163)

Таким предстает мирообраз тютчевской лирики в. произведениях, разделенных десятилетиями. Для его лирической системы вообще характерен момент сосуществования, пути как позиции, а не как, развития, эволюции [11]. Восстановив этот мирообраз в самых общих чертах и помня об особом значении контекста для понимания тютчевских фрагментов, вернемся теперь к нашему стихотворению.

Двухчастная его структура очевидна. Ее своеобразно подчеркнул Л. Толстой, уже тяготеющий к прямому моральному выводу, назиданию. Первые две строфы он зачеркнул, а две последние пометил: «Т. Г!!!» – Тютчев, Глубина [12].

На первый взгляд, такое композиционное построение достаточно традиционно для поэта. Но это впечатление обманчиво. Чаще всего две композиционные части тютчевского стихотворения соотносятся путем параллелизма состояния природы и человеческих переживаний («Фонтан», «Поток сгустился и тускнеет...», «Когда в кругу убийственных забот...» и др.). Другой композиционный принцип тютчевской лирики – прямое изображение чувства (в стихотворениях «денисьевского цикла»), пейзажная зарисовка, «этюд с натуры» (классический пример – «Есть в осени первоначальной...») или же прямое философское размышление («Природа – сфинкс...»). В любом из этих случаев стихотворение развертывается однопланово, однолинейно. В нашем тексте соотнесение двух частей оказывается едва ли не уникальным для тютчевской лирической системы. Части соотносятся не путем параллелизма, а по принципу: конкретный пейзаж – философское обобщение. В рамках одного стихотворения здесь как бы сходятся «пейзажная» и «медитативная» линии тютчевского творчества. Причем «эмпирическая» и «обобщающая» [13] части взаимно уравновешены: каждая занимает две строфы.

Сопоставление основного текста с сохранившимся первоначальным наброском позволяет выявить направление поэтической мысли:

От жизни той, во дни былые

Пробушевавшей над землей,

Когда здесь силы роковые

Боролись слепо меж собой,

И столько бед здесь совершалось,

И столько крови здесь лилось –

Что уцелело и осталось?

Затихло все и улеглось.

Лишь кое-где, как из тумана

Давно забытой старины,

Два-три выходят здесь кургана (544).

В общем виде такое сравнение проделал К. В. Пигарев: «Все содержание первоначальной незавершенной редакции сведено к четырем первым строкам (окончательного текста.– И. С. )... Возможно, что если бы первая редакция была доведена до конца, то именно образом дубов, выросших на месте древних погребений, и завершалась бы вторая строфа... Зато в наброске стихотворения нет никакого намека на глубокую философскую мысль, которая будет развита поэтом в третьей и четвертой строфах окончательной редакции» [14]. Представляется, что наблюдения К. В. Пигарева можно несколько дополнить. Еще до прямого введения философской темы Тютчев не только «сжимает» первую часть стихотворения внешне, поэт одновременно расширяет, по-иному интонирует его внутреннюю тему. В первоначальном наброске «эмпирическая» часть была – пусть очень общо – конкретизирована, допускала определенную историчность прочтения. Речь шла о какой-то борьбе между людьми, историческими силами: «Силы роковые | Боролись слепо меж собой». Примечательно, что в раннем и очень сходном с анализируемым стихотворении-дублете «Через ливонские я проезжал поля...» (1831) историческое прошлое развертывалось в целую строфу, становилось видимым и осязаемым:

Я вспомнил о былом печальной сей земли –

Кровавую и мрачную ту пору,

Когда сыны ее, простертые в пыли,

Лобзали рыцарскую шпору (79).

И хотя дальше следовал трагически безнадежный вывод: «Но твой, природа, мир о днях былых молчит»,– опровержением его
Notice: Undefined variable: print in /home/area7ru/literature.area7.ru/docs/index.php on line 599

Notice: Undefined offset: 1 in /home/area7ru/area7.ru/docs/linkmanager/links.php on line 21